*
Дмитрия Анатольевича Хулина никто не любил. Вообще никто и никогда. Родителей у него не было, поэтому что такое любовь и забота мамы с папой маленький Дима  не знал.  Теоретически, конечно же, его кто-то зачал, выносил и даже родил, но познакомить с собой забыл, гуманно оставив очень тихого младенца в обкаканых пеленках на пороге дома малютки, находящимся в одном небольшом среднерусском городе, название которого вам ничего не скажет.

Воспитатели, привыкшие к таким находкам, назвали ребенка на букву Д. Эта буква пятая в русском алфавите,  следовательно, соответствует пятому в году месяцу маю, в последний день которого мальчик нашелся на пороге вышеупомянутого заведения. Поскольку среди воспитанников уже было три Дениса, а Дмитрия только два, то его назвали Димой. Для ровного счета. Отчество и фамилию ребенку по сложившейся традиции придумал хронически нетрезвый завхоз Толик.

Вернее, как придумал… отчество в честь себя, а фамилия так, для смеха.

-А хули?- скалился желтыми зубами Толик- нормальная фамилия. Уж не хуже чем у директрисы.

Директрису, к слову,  звали Ольга Петровна Писюкова. Но это, конечно же, ничего не значащая информация и никакого отношения к данному повествованию не имеет.

В доме малютки Диму не любили, впрочем, как, в прочем и в детском доме, куда он отправился в последствии.

Мальчиком Дима был не красивым, ямочек на щечках не имел, косоглазил, был кривоног и сутул. Очень долго плохо разговаривал, постоянно сопливил и до пяти лет отказывался ходить на горшок по- большому. То есть по-маленькому, пожалуйста, а по- большому ни за что.

Конечно же, возиться с ним никто не возился, переодевая обгаженные колготки раз в день, перед сном. Потому запах мальчик имел весьма специфический.

Сверстники по понятным причинам Диму тоже не жаловали. Дразнили «вонючкой», в  игры не приглашали, даже наоборот, гнали, отваживая его редкие попытки самому предложить себя в качестве спарринг-партнера в забавах. Бывало, колотили. Но беззлобно, по причине того, что злобно бить его было не интересно, Дима никогда не отвечал обидчикам, терпел побои, тихо пуская слезу и шмыгая сопливым носом.

Одним словом, Дима Хулин рос сам по себе, никого особенно этим не обременяя, но и радости тоже никому не принося.

Самым трудным для Димы стал период полового созревания. Воспитанники детских домов, надо сказать, в этом отношении взрослеют раньше сверстников, растущих в семьях и имеющий надзор родителей.

Предоставленные самим себе в поисках ответов на половые вопросы, радости секса детдомовцы познают рано. Практически все, но не Дима. Девочки решительно не обращали на него никакого внимания. А иногда даже наоборот, смеялись над ним и называли «уродом». Дима не обижался, но очень страдал по поводу своей несостоятельности.

В общем, девочки тоже не любили Диму Хулина.

К своему восемнадцатилетию, Дима привык, что его никто не любит. Ему даже нравилось это. Хотя бы потому, что он никому не нужен и он, следовательно, предоставлен сам себе, а это, что ни говори, свобода.

По окончании школы, государство без особой любви, чисто согласно букве закона, как сироте и бывшему детдомовцу, выделило Дмитрию комнату в общежитии на окраине среднерусского города и окончательно о нем забыло.

В общежитии Диму, естественно, тоже никто не любил. В пьянках он не участвовал, общения с кем бы то ни было избегал, впрочем, как и различного рода конфликтов. Был сам по себе, что, естественно, злило остальных общажных обитателей.

Так и прожил Дима Хулин года три, пока общежитие не закрыли по причине аварийности.

Идти Диме было абсолютно не куда. Попытался было сходить в местный собес, но там с ним разговаривать не захотели. Мол, мужику двадцать один год, делай что хочешь, нам своих проблем хватает.

Дима привычно понял, что в собесе его тоже не полюбили, посчитал наличность, купил билет до Москвы, куда приехал ровно через сутки и поселился на одном из вокзалов первопрестольной.
 

Любашу Филиппову любили все. Мама Марина, родившая ее довольно поздно, в тридцать пять, души в ней не чаяла, называла «куколкой», одевала в ажурные платья с рюшами и кормила исключительно полезными продуктами без пестицидов и холестерина.

Папа, всемогущий генеральный директор очень известного банка, Алексей Ростиславоваич Филиппов, глядя Любашу, расплывался как пластилин на сковородке и был готов обанкротить собственное финансовое учреждение, если об этом только попросила бы дочка.

Но Любаша об этом не просила. Она просила исключительно мороженое, зефир, клубнику и швейцарский шоколад. Ну, еще, конечно, кукол, воздушные шарики и мыльные пузыри.

Все просьбы неукоснительно исполнялись без возражений и вне зависимости от стоимости каприза.

Любашу любила няня Инесса Моисеевна, которая каждое утро нежно целовала ее в пухлую щечку, заплетая атласными ленточками любашины косички и шепча в розовое ушко «мэйделе моя».

Дедушки, бабушки, тети, дяди, все любили Любашу Филиппову. Потому что не любить ее, похожую на легкокрылого ангела, случайно оказавшегося в этом грешном мире, было нельзя.

Любашу любили дети, им хотелось играть с этой красивой голубоглазой девочкой,  делить с ней игрушки, водить с ней хоровод и петь вместе с Любашей детские песни из старых мультфильмов.

В конце концов, в Любашу влюблялись даже малознакомые и совсем незнакомые люди, до такой степени она была прекрасным ребенком.

В элитной московской гимназии, где половина предметов велась на французском, а вторая половина на английском языках, куда по достижении необходимого возраста, определили Любашу, в нее влюбился весь класс, включая даже некоторых девочек. 

Любаша была непременной звездой всех утренников, а в старших классах школьных дискотек. Еще в младших классах мальчики стали драться за право сидеть с ней за одной партой, нести ее портфель от дверей гимназии, до служебного автомобиля папы Алексея Ростиславовича.

Преподаватели гимназии, естественно, тоже поголовно любили Любашу Филиппову. Тем паче, что их расположение Любаша в корыстных целях никогда не использовала, так как училась исключительно на пятерки, тем самым умиляя преподавательский состав гимназии еще больше.

Так шли дни и недели, месяцы и года, прозвенел последний звонок, отгремел безудержным весельем выпускной вечер, Любаша готовилась к новой взрослой жизни, где ее уже ждали тысячи любящих ее людей.

Любашу было невозможно не любить, она свыклась с этой мыслью и ей это даже нравилось. Когда тебя все любят, ты можешь позволить себе многое, а это тоже, своего рода свобода.

Наверное этого не должно было произойти, но произошло. В один из первых летних  дней маме Любаши сообщил очень не хорошую новость плачущий навзрыд врач. Он не мог не плакать, потому что тоже очень любил Любашу.

Новость была не просто очень плохая, а ошеломляющая. Любаша, эта любимая всеми девочка, заболела страшной болезнью. И спасти ее могла только пересадка сердца.

-Как это пересадка сердца?- успела спросить мама Марина и упала в обморок.

-Так, пересадка- рыдая ответил врач и достал нашатырный спирт.

Сказать о том, что новость шокировала всех, включая всемогущего генерального директора очень известного банка, Алексея Ростиславовича Филиппова, не сказать ничего. Тем более, что донора в данный момент для Любаши просто не оказалось. Сердца, которые предлагали не подходили девочке по разным медицинским показателям, в которых папа ничего не понимал. Напрасно он обещал заплатить деньги с любым количеством нулей, напрасно грозился связями, подходящих сердец не оказалось.

- Это же не тюнинг от Хаманна- пожимал плечами плачущий врач и утирал слезы.

Но когда первоначальная истерика и рыдания немного утихли, а здравый смысл нерешительно стал красться в мозг папы Любаши, Алексей Ростиславович вытер слезы, запер кабинет, налил в чайный стакан «Hennessy XO» и залпом выпил его. Потом подумал немного, налил еще и тоже выпил. Потом подумал еще немного и, взяв мобильный телефон, куда-то позвонил.
 

 *

- Гражданин, ваши документики!- к Диме Хулину подошел высокий милиционер и вежливо козырнул.

Документики у Димы были, он вынул из внутреннего кармана паспорт и молча, протянул блюстителю порядка.

-Хм, такс…Вы, значит, не москвич? А регистрация есть?

Дима покачал головой. Если честно, он не знал, что делать. Денег на откуп у него не было. Последнюю сотню он проел еще вчера.

- Ладно, парень - сказал милиционер- заработать хочешь?

Заработать Дима хотел, собственно говоря, он как раз и думал о том, как это сделать, но от размышлений его и отвлекла просьба предъявить документ.

- Акцию проводим. Сдаем кровь для детской больницы. Порция крови – тысяча рублей. Оплачивает благотворительный фонд одного очень известного банка. Деньги, естественно, вперед.

Дима, конечно же, согласился.

Кровь сдавали прямо в машине скорой помощи, припаркованной на вокзальной площади.

Дмитрий Хулин вошел внутрь.

Лежа на носилках, Дима наблюдал, как врач в белом халате и маске берет у него кровь из вены левой руки, а правой рукой Дима ощущал шероховатость тысячерублевой купюры и улыбался.

- Ну вот и все - сказал врач Диме- полежите тут десять минут и можете быть свободны.

Дима закрыл глаза и не увидел, как доктор кивнул водителю, прошептав: «Этот пойдет»,

а потом профессиональным движением всадил Диме шприц в предплечье. Машина скорой помощи завелась и, включив сирену, помчалась по пыльной Москве.
 

 *

Любашу Филиппову выписали из больницы. Девочка практически поправилась. За время пребывания в кардиологическом отделении очень хорошей и очень дорогой клиники, ее полюбили все, включая докторов, медсестер, санитаров и пациентов.

Счастливые родители, мама Марина и всемогущий генеральный директор одного очень известного банка Алексей Ростиславович Филиппов светились от счастья. Было решено отправить Любашу с мамой на Доминикану, чтобы там, у синего моря, Любаша могла бы успешно восстанавливаться после болезни.

Вечером, когда Любаша уснула в своей кровати, мама Марина, положив голову на плечо мужу, прошептала:

- Милый, как я счастлива… те, кого все любят, должны жить долго, правда, милый?

Алексей Ростиславович Филиппов кивнул в ответ.